Интервью с ректором КазНПУ имени Абая Биляловым Д.Н.
Сегодня КазНПУ им. Абая, имеющий почти вековую историю, является ведущим педагогическим вузом страны. Буквально накануне нашей встречи с ректором университета Дарханом Биляловым пришла хорошая новость – по итогам QS World University Rankings by Subject 2022 КазНПУ – первый вуз страны, который вошел в первую сотню университетов мира по предметному рейтингу, заняв 62-е место по специальности «Образование и обучение» («Education and Training»). Высокая академическая репутация вуза – результат активной включенности преподавателей и студентов университета в научно-исследовательскую работу. В стенах университета рождаются новые идеи и проекты, продвигающие педагогическую мысль на международном уровне и внутри нашей страны.
– Уважаемый Дархан Нурланович! Одним из важнейших направлений функционирования вузовского организма является его научная деятельность. Как мы знаем, КазНПУ имени Абая поставил цель - стать исследовательским университетом. Насколько способствует сегодня этому его научная экосистема?
– Есть три миссии университета: передача знаний, генерирование знаний и служение обществу. Это три кита, на которых стоит высшая школа. И, конечно же, как национальный педагогический вуз, вуз с особой историей и миссией, мы должны продвигать педагогическую науку.
При этом мы поставили задачу стать не просто исследовательским, а исследовательским педагогическим университетом. Наш вуз изначально имел исключительно эту отраслевую направленность. С развитием рыночной экономики возникло большое количество различных специальностей, которые были непедагогическими, но были были тогда нужны, и вуз начал их внедрять и осуществлять на них набор. И фокус университета несколько размылся. На данный момент вуз снова хочет позиционировать себя как профильный педагогический, соответственно, развивать педагогические исследования.
Что мы под этим подразумеваем? В нашем случае это исследования, касающиеся сферы образования. Мое личное мнение, что когда мы используем термин «педагогический», мы, возможно, не в полной мере охватываем весь спектр возможных исследований в сфере образования. И одной из задач стратегии, принятой нами, является эволюция нашего вуза в исследовательский педагогический университет. Для этого создается соответствующая инфраструктура. Под инфраструктурой, я думаю, нельзя понимать только материально-техническое обеспечение. Это более широкое понятие, включающее в себя определенные институты внутри университета, которые создают платформу, условия, чтобы развивались исследования.
На мой взгляд, научная деятельность – это как раз такая деятельность, которую нельзя развивать «из-под палки». Это свобода мысли, свобода исследовать интересную тебе тематику, развивать исследовательскую повестку в зависимости от своих исследовательских интересов и соотносясь с интересами государства. И инфраструктура – это создание такой среды, можно сказать, экосистемы, которая позволяет нам обеспечить условия для развития исследований.
А когда созданы условия, каждый ученый, преподаватель хочет заниматься исследованиями. Я в этом уверен. Где-то не бывает времени, возможности, но каждый хочет оставить свой определенный вклад. Потому что каждый понимает: чтобы человечество двигалось вперед в своем развитии, необходимо внести свой вклад в науку, пусть это будет даже самая малая крупица. Соответственно, мы стремимся создать эту исследовательскую экосистему.
К примеру, у нас в вузе создан научно-консультативный совет. Я его называю внутренним ННС. В него входят известные ученые, профессора, которые имеют опыт привлечения грантового финансирования, опыт работы в ННС. Они, работая на волонтерских началах, помогают другим исследователям лучше сформулировать свою грантовую заявку, правильно позиционировать свое исследование, обеспечить его привязку к государственным приоритетам в сфере науки. Таким образом, внутренний ННС помогает обеспечить качество наших заявок.
– Это что-то вроде ресурсного центра?
– Можно сказать так. Он напрямую работает с учеными, помогает им формировать заявки и т.д. Да, у нас есть Департамент науки, но экспертизу, контроль качества, общие замечания также осуществляет этот научно-консультативный совет.
Честно скажу, у меня вызывают некоторые опасения, что есть именитые ученые, которые, возможно, в силу возраста решат уйти из науки, закончить трудовую деятельность. А промежуточное звено ученых – оно как бы и есть, но оно могло бы быть сильнее, если бы в свое время для его формирования были бы созданы правильные условия. И сейчас наша задача – сформировать научный потенциал молодых исследователей.
– В последние годы в Казахстане уделяется большое внимание развитию науки. Была сформирована новая модель администрирования и финансирования науки. Как ощутил вуз на себе эти преобразования?
– Положительные тенденции имеют место быть. Это реальные изменения, которые проводит Министерство, Комитет науки. Я думаю, в этой сфере очень важно обеспечить транспарентность.
В свое время была критика, что процесс распределения тех же самых научных грантов недостаточно прозрачен. Сейчас каждое заседание ННС транслируется в YouTube, есть большая ответственность членов ННС за заключения, которые они дают. Всё решает качество вашей заявки. Если вы хорошо подготовитесь, есть все шансы получить грант. Какие-то другие факторы, не имеющие отношения к вашей грантовой заявке, не будут влиять на успех.
Сейчас я вижу подъем среди наших преподавателей в желании участвовать в конкурсе на грантовое финансирование исследований. Появилась определенная вера в честность и прозрачность. Кроме того, по сравнению с зарубежными вузами, у нас очень и очень либеральные правила, касающиеся использования грантовых средств для материального поощрения исследователей. На данный момент некоторые наши ученые получают вознаграждения из научных проектов в размере, эквивалентной их заработной плате. Так что материальная мотивация высокая.
В свое время и в Назарбаев Университете, и в Университете штата Пенсильвании, когда мы подавали заявки на научные гранты, мы не включали туда оплату материального вознаграждения, всё уходило исключительно на цели и нужды исследования. У нас же финансы направляются и на финансирование исследователей, и на само исследование. То есть в грант входит ежемесячная оплата работы исследователя.
Для университетов участвовать в грантах также очень важно, так как, в первую очередь, это престиж, во-вторых, оборудование, приобретенное для определенного исследования, потом остается в вузе, и его можно продолжать использовать для дальнейшей работы. Ну и не нужно забывать, что мы не коммерческая организация, для нас в первую очередь важна исследовательская миссия.
– Расскажите подробнее о научной работе в вузе. Какие яркие научные исследования в области педагогического образования удалось реализовать за последний период? Есть ли какие-то возможности коммерциализации проектов?
– Коммерциализация имеет несколько другое лицо в педагогической науке. Она работает в большей степени, если внедряются методические разработки или если вуз предоставляет курсы повышения квалификации, сертификационные курсы.
Например, в нашем университете с 1976 года идет реализация программ по специальной педагогике, раньше это была дефектология. Специальная педагогика у нас реализуется по четырем направлениям. Но суть в том, что, например, на данный момент мы всё больше говорим об инклюзивном образовании, о детях с особыми образовательными потребностями, особенных детях. И есть определенный «голод» среди родителей таких детей. Они ездят за рубеж, чтобы научиться, как помочь своему ребенку состояться в жизни, получить образование, знания. Сейчас мы отрабатываем с одним из центров вопрос организации таких курсов для родителей. Было бы здорово, если бы для этой цели был бы создан определенный курс, финансируемый государством.
Или можно организовать курс подготовки тьюторов – ассистентов педагогов. Сейчас огромный спрос на ребят, которые, отучившись на курсах повышения квалификации, могут работать с детьми с особыми образовательными потребностями. Потому что сейчас идет ориентация на инклюзию, и нужен сопровождающий человек, который поможет ребенку получить знания. Родители тоже нанимают таких людей, чтобы они помогали ребенку развиваться.
Потенциал коммерциализации в педагогической науке на самом деле немалый.
Касаясь научных проектов, сейчас мы ведем работу совместно с коллегами из МОН РК и других вузов по разработке Концепции педагогического образования. У нас есть три известных ученых, которые занимаются разработкой этой концепции, и, кроме того, создана рабочая группа, которая коллегиально рассматривает этот вопрос. Работа однозначно важная, и она реализуется уже в новом направлении. Мы понимаем, что педагогический вуз не должен ограничиваться деятельностью исключительно в своих стенах. В первую очередь, он должен очень активно работать с другими учреждениями образования, то есть со школами. Мы, в частности, работаем со школами Алматы. Например, перед встречей с Вами, я посетил школу №81.
Кстати, я пытаюсь создать определенную традицию, что пятница – это день посещения школ. Это не просто визит, мы обсуждаем возможности сотрудничества, например, брать подшефную школу, создавать педагогические классы, реализовывать определенные исследовательские проекты – не такие глубоко научно теоретизированные, а практикоориентированные: исследование в действии или Lesson Study. В этих направлениях мы очень хотели бы сотрудничать со школами.
По Алматы мы работаем с 183 организациями образования, в основном в качестве практики для студентов. Это очень важная работа. И в Концепции педагогического образования мы в первую очередь предусматриваем вопрос практикоориентированности подготовки учителей.
– Испытанием на прочность для всей системы образования стал период пандемии коронавируса. В практику прочно вошли дистанционные методы обучения, цифровые технологии. Какую лепту в преодоление этого кризиса и развитие цифровой педагогики в Казахстане внесли ученые КазНПУ имени Абая?
– Да, это был, действительно, переломный момент. Какие-то вещи, которые назревали годами и даже десятилетиями, получили интенсивный рост. Есть ряд положительных моментов, извлеченных уроков из этого кризиса, которые в будущем действительно изменят ландшафт системы образования. Почему я так думаю? Ведь что нам открывает цифровизация? Вуз, конечно, насколько мог, быстро сориентировался – усилил инфраструктуру, расширил мощности Интернета, улучшил материально-техническое обеспечение, провел обучение наших преподавателей, которые загрузили материалы в электронном формате, освоили платформы. К тому же уже были опыт и наработки в развитии дистанционного обучения.
Самым важным было в первую очередь не уменьшить уровень качества нашего образования. Особенно на уровне оценки знаний обучающихся, там нужен был дополнительный контроль. Мы перешли на систему прокторинга, и даже с возвращением на офлайн мы все тестовые экзамены продолжаем принимать с применением прокторинга, используя искусственный интеллект. Эта система показала себя более эффективно, чем система контроля преподавателем.
Что касается кризиса и изменения ландшафта высшего образования, на самом деле он сейчас должен привести к улучшению качества преподавания. Информация – неисчерпаемый ресурс. Если бы мы с Вами обменялись идеями, то у меня появилась плюс к моей идее Ваша, и у Вас прибавилась к Вашей еще одна идея, у каждого стало бы по две идеи. А если бы мы обменялись яблоками, то у каждого так и осталось бы по яблоку. Очень большой мультипликационный эффект. Например, у нас есть академик М.Койгельдиев, один из самый авторитетных ученый-историков. Благодаря цифровизации он может прочитать свою лекцию не двадцати студентам, а, теоретически, двадцати тысячам.
– Но как, по-Вашему, влияет дистанционная «выключенность»? Или мы должны свыкаться с новой данностью, что нет никакого отличия, находишься ли ты с преподавателем в одной аудитории или все происходит дистанционно?
– Я думаю, что часто идет некоторая подмена понятий, когда мы средство и форму достижения результатов учебного процесса где-то подменяем и считаем, что это должно в значительной мере повлиять негативно или позитивно. На мой взгляд, это вопрос педагогического мастерства. Честно скажу, есть плюсы и в онлайн-обучении.
Когда началась пандемия, я должен был вести занятия онлайн. И у меня была возможность сравнивать курсы, которые я преподавал очно и онлайн по качеству и, в первую очередь, по вовлеченности студентов. И я скажу, что в онлайн-формате курсы проходили достаточно живо, вовлеченно, я бы даже сказал, что где-то интереснее.
То есть всё зависит от того, как использовать тот или иной инструмент. Например, онлайн у меня была возможность показывать всем на экране, как мы проделываем некоторые статистические тесты, работаем в приложении. Этот интерактив был, и когда я преподавал очно, но на большом экране, к примеру, не так хорошо видно, а так человек будто видит на своем компьютере мой экран.
– Поделитесь тогда секретом, насколько в процентном соотношении должен быть урок загружен интерактивом? Как у Вас это было?
– В целом, я - приверженец конструктивизма. Кто-то может это оценить как западный подход, но я оцениваю как подход к педагогике, причем давно зарекомендовавший себя. Я за активные методы обучения. Верю, что нельзя просто взять и передать кому-то знания. Студент или обучающийся должен сам дойти до понимания концептов, понимания темы. А дойти он может только путем собственного труда.
Не считаю себя каким-то продвинутым преподавателем на сегодня, но я вырос в системе магистратуры и докторантуры лучших зарубежных вузов. И, соответственно, у меня сложился определенный формат, к которому я приучен, и на мой взгляд, этот формат намного более эффективен и более способствует вовлечению студентов.
Считаю, что студенты должны быть вовлечены в процесс желательно на сто процентов. Опять же не потому, что я пришел и всё им рассказал. Лекция длится всего десять минут, а дальше идет уже обсуждение, работа в группах, проблемно ориентированное обучение, проектное обучение и т. д. Это всё приводит к тому, что студент сам добивается этой информации, сам добивается знания. Это не готовая информация, которую я расскажу, нет, студенты сами должны додумать, со своими коллегами, согруппниками дойти до этого. И тогда они смогут и объяснить другому, и для себя очень четко понять. Это как если сравнить рисование акварелью и резьбу по дереву. Если на акварель попадет вода, она размоется, а резьба, хоть и делается дольше и где-то труднее, но зато с ней ничего не произойдет.
– Насколько такой формат доступен нашим профессорам, которые привыкли преподавать по-другому?
– Знаете, в чем дело? Ведь почему сейчас столько критики системы образования? Потому что времена меняются. Если раньше имело смысл читать лекцию с книги, и чтобы все записывали, то сейчас нет. Это ведь пришло еще со средних веков, когда была одна-единственная книга в церкви или где-то еще, и, соответственно, один читал, а другие конспектировали. А в чем смысл конспекта? Хорошо, если он структурированный. А если просто мне зачитывают, а я пишу? Я в этом большого смысла не вижу.
Более того, мы должны понимать, что студент должен дома ознакомиться с материалом. И я очень широко использовал систему «перевернутого класса» в своем преподавании. Когда ты уже объяснил лекционный материал, они дома просмотрели, приходят, и мы используем его уже на конкретных примерах, конкретных заданиях и задачах.
Надо помнить, что больше – не значит лучше. И когда ты стремишься за контентом, хочешь дать всё содержание, обрушить всю массу фактов на ребенка или студента, и он должен это усвоить и каким-то образом тебе пересказать, эта система не работает. Она не нравится ни ученикам, ни студентам. Тем более в онлайн-образовании.
Фокус внимания не держится более пяти минут, это человеческая особенность. Он держится только путем работы по поиску решений, поиску ответов на вопросы самим студентом. И интересно, что мы идем по сложному пути, когда встаем и читаем 50 минут лекцию. Это сложный путь, когда ты, как профессор, должен являться истиной в последней инстанции, быть непререкаемым авторитетом, знать ответы на все вопросы. Мне понравилось высказывание одного канадского исследователя, что сейчас Google стал определенной частью сознания людей. Преподаватель при всем желании уже не сможет обладать ответами на все вопросы.
В настоящем научном мире, я думаю, нет абсолютных истин. И обучающийся должен для себя выработать точку зрения, сделать выводы. Сложно быть непререкаемым авторитетом. На мой взгляд, лучше продумать правильный дизайн, правильную архитектуру курса, правильные задания, деятельность учащегося. Наша задача – не передать знания студентам, а создать условия, чтобы они сами получали знания. Вот с такого рода парадигмой я организую обучение, и результаты студентов подтверждают ее эффективность.
– Насколько такая система преподавания распространена в вузах?
– Конечно же, наши преподаватели не стоят на месте, развиваются. Но им во многом легче, потому что они уже педагоги. На мой взгляд, преподавателей нужно обучать методике преподавания. Ведь что происходит? Вот Абай Университет готовит учителей для школ. Они получают методику, психологию, дидактику. Они знают, как работать, как доводить материал, как организовывать учебный процесс. А ведь те, кто приходит преподавать в вуз, они не знают этого. Допустим, у меня магистратура, я получил PhD и пришел преподавать в вуз, к примеру, химию или молекулярную биологию. Но мне никто не объяснил, как преподавать. Я не работал в аудитории, не преподавал. И не совсем готов к этой роли. Может быть, я большой ученый, прекрасно разбираюсь в предмете, но как большой педагог, я могу не состояться, потому что на уровне высшей школы таких требований, которые предъявляются для педагогов средней школы, нет.
И, соответственно, мы сталкиваемся с проблемой, что преподаватели высшей школы имеют определенные сложности с организацией учебного процесса. И было бы хорошо, если бы было организовано обучение, может быть, краткосрочное, для тех, кто становится преподавателем вуза.
– Я думаю, это очень актуально. Сейчас ведь активно поддерживается принцип, что преподавать должны практики. И это у вас здесь гуманитарии, а насколько, наверное, тяжело без педагогической подготовки преподавать технические дисциплины. Эту проблему каждый вуз должен решать по-своему?
– Да, думаю, техническим вузам с этой точки зрения сложновато. В некоторых специальных IT-вузах требования для остепененности сейчас значительно уменьшили. Возможно, нужно подумать над требованием остепененности и на педагогических специальностях. Потому что мы всё больше говорим о практикоориентированности, о том, чтобы привлекать в вуз людей, которые работали в школе. Но педагог-практик не всегда остепененный. С этой точки зрения имеет смысл поднять вопрос о снижении требования по остепененности.
Одно из нововведений, которое было инициировано мной – в правила замещения должностей ППС мы внедрили опыт работы в школе. Нам важно, чтобы наши преподаватели имели опыт работы в школе, знали, как работать с детьми. Потому что мы готовим учителей, и у них должна быть не только мощная теоретическая подкованность, но и практические годы работы в школе, когда педагог уже сталкивался с разными ситуациями и знает, как их решить.
– И еще один вопрос. До недавнего времени наука была непривлекательна для молодежи. Какова ситуация сегодня? Что, на Ваш взгляд, могло бы стать дополнительным стимулом для молодежи, посвящающей себя научной деятельности?
– Действительно, сейчас наблюдается повышение престижа научной деятельности в целом. Ведь делается многое. Например, объявлена программа «Жас ғалым» по привлечению пост-докторантов в вузы. Буквально на днях я провел совещание с нашими окончившими учебу PhD докторантами, которые еще не защитились, и мотивировал их к тому, чтобы они подавали на эту программу. Человеку дается очень конкурентоспособная заработная плата, чтобы он исключительно занимался исследовательской деятельностью. Это ему дает огромные преимущества даже по сравнению с преподавателями, потому что это время он может использовать исключительно для проведения исследований, написания статей, посещения конференций, участия в различных форумах. То есть для формирования научно-кадрового потенциала это очень интересная программа.
Существуют также гранты для молодых ученых. У нас действительно очень благоприятные условия. Если в Америке из подавших на грант проходят где-то три процента, то у нас очень высокий шанс, что ты получишь грант. Всё время говорю нашим молодым преподавателям, докторантам, чтобы они участвовали. Правильно сформулируйте заявку, не опоздайте. Я в любое время подписываю эти заявки, потому что это жизненно важно для университета. Это должно быть в центре учебного процесса.
В будущем, когда у нас будет больше развита наука, она будет лучше интегрирована с процессом преподавания. Потому что нет ничего лучше, когда педагог вместо учебников показывает свои исследования и рассказывает, какой он подход использовал, какие получил результаты. И зачастую от студентов получаешь такую хорошую обратную связь, что начинаешь переосмысливать свой подход, думаешь, может, с этой стороны подойти, а не с другой. Это дает большой импульс, настоящий результат.
Я чувствую очень большую поддержку, касающуюся молодых ученых Казахстана. Мы работаем в очень неплохих условиях. И не использовать их - непростительно для всех сторон.
– Спасибо Вам, Дархан Нурланович, за интересное интервью!
Commentaires